Пентакль - Страница 72

– Бочка на крыльце! – бодро отрапортовал штабс-капитан, после чего фон Клюгенау с привычной для остзейца основательностью перекрестился: естественно, по-лютерански.

– Бочка в доме, дверь закрылась!

– Господин ротмистр, господин ротмистр, бежать нам надо! Сей же час! – заспешил выскочивший из темноты хорунжий.

Вторая бочка пробкой вынырнула из темной воды – и столь же легко взлетела на берег.

– Бе-жать?! – страшным шепотом переспросил кавалер Георгиевского оружия Клюке фон Клюгенау, расстегивая кобуру. – Ты сказал…

– Вторая бочка в доме!

Нрав командира знали, и хорунжий нашелся мигом:

– Совершить военный маневр! Обойти! Только скорее, скорее, это же водяная мельница, тут они и собираются!

Ротмистр сплюнул и вцепился в бинокль. Он не знал точно, принято ли в Малороссии, чтобы бочки по ночам собирались на мельнице, но паники в отряде допускать было нельзя. Тысяча чертей и одна ведьма! Бочки – не торпеды, в конце концов.

И тут он увидел стог.

Проморгал дозорный – и Вершинин не в ту секунду глаза от окуляров отвел. Вот и замечен оказался стог лишь у самого крыльца. Тяжко было стогу, но путь по ступенькам преодолел он на диво быстро. И в открывшуюся дверь нырнул с невиданной резвостью, почти не наклоняясь.

Креститься на этот раз фон Клюгенау не стал, порадовавшись, что вовремя отправил нижних чинов в лес. Впрочем, стог – не мокрая бочка, по нему можно и зажигательными…

– А вот теперь точно – гаплык! – вздохнул хорунжий, тыча вперед пальцем. – От казав же я вам, пане добродию!..

От волнения он явно растерял весь запас русских слов, полученный в унтер-офицерской школе.

– Попгосил бы использовать великогоссийскую гечь! – шепотом рявкнул ротмистр, тоже отметив данное обстоятельство. Но не утерпел: – Что там?

– Вода! Разве не видите, господин ротмистр? Вода к нам…

– Любимовцы – водохлебы, ладожане щуку с яиц согнали, – заметил штабс-капитан Вершинин, резко вскакивая и пряча бинокль. – Тамбовцы воду за степь приняли да неделю топли!

Клюке фон Клюгенау согласно кивнул, оценив точность похмельного штабс-капитана. Тонуть было самое время.

Река наступала. Ни плеска, ни волн, только сырость стала заметнее. Вот исчезли перила моста, вот закачалась на гладкой хляби мельница, вот плеснуло на сапог шагнувшего вперед ротмистра…

– Потоплеников водяник позвал, – со знанием дела рассудил хорунжий. – Да и не без русалок тут. Говорил же: гаплык! Чаклунство упыриное!

– Отходим! Быстро! – Слово «отступаем» фон Клюгенау произнести так и не смог, зато с ходу одолел несогласный с ним согласный. – Штабс-капитан, поднимайте отряд – и р-р-рысью обратно. Поищем дорогу!..

Маленькие ласковые волны уже обнимали щиколотки. Блеснул сквозь воду горящий синим огнем девичий лик…

– По ко-о-о-оням!

6

Звезды над фуражками, и над стриженными по уставу конскими гривами звезды, и над темными кронами, и над пустой дорогой. Не отступает ночь, отряд отступает. Обратно, обратно, к той самой поляне.

Ставкы б з смэтаною стоялы,
З лэмишкы з салом бэрэгы,
В ставках варэныкы б стырчалы:
Товсти, гарячи и пухки…

С рыси на шаг перешли, потому и запели. Вовремя вспомнил Клюке фон Клюгенау об усталых лошадях – и о нужной дороге, которую в прошлый раз наверняка не заметили. Потому и останавливаться приказывал, и походный компас зажигалкой то и дело подсвечивал.

Ротмистр даже прийти в себя успел, пусть и не в полной мере. Если подумать, что за беда? Не туда свернули, лишний час проехали. Дело военное, вся ночь впереди!

Так и объявил нижним чинам. Про бочки же велел всем видевшим молчать – как и про реку, из вековечного русла вырвавшуюся. Хорунжему особо объяснил, что никакое это не чаклунство упыриное, а природное явление. Пусть и редкое.

Уси крыныци – з добрым квасом,
Та й на пэчи, щоб нэ ходыть,
Щоб чоловик з похмилля часом
Мог до бэзтямы його пыть…

При слове «похмилля» штабс-капитан Вершинин на миг приободрился, но вновь поник головой. Совсем худо стало бедняге: бормочет, а что – не разобрать. И ротмистру было не до веселья, но он держался.

– Дозогный! Догоги не видишь?

– Есть тропа, вашбродь. Налево ведет!

Встрепенулся теперь и фон Клюгенау. Есть, значит, дорога. Не иначе она, нужная!

– Буй да Кадуй черт три года искал, а Буй да Кадуй у ворот сидел, – пробормотал Вершинин. Не без сарказма, зато внятно.

Фон Клюгенау подумал – и обиделся.

Лошадей решили не томить, подчиненных – лишний раз не смущать. Отряд на дороге оставили, как раз у перекрестка, на разведку же собрались втроем: ротмистр с вахмистром – и штабс-капитан в придачу. Оставлять Вершинина с нижними чинами было опасно, а вахмистра фон Клюгенау захватил в качестве специалиста по Малороссии. Взял бы другого, так негде.

Ехали рысью. Недолго, впрочем.

– Тихо, господа! Кажется, поют?

Переглянулись Вершинин с вахмистром, кивнули разом. Что спрашивать, ясное дело, поют! И не просто, не про полтавского соцкого – душевно распевают, по-церковному.

– У пгавославных имеет быть пгаздник? – шепотом уточнил фон Клюгенау, лихорадочно вспоминая календарь.

– Видать, – только и вздохнул вахмистр. – Ох, господин ротмистр, какой уж в таком лесу календарь!

– Белозерские святки, тульские колядки, сибирский Велик-пост!

Штабс-капитан полностью разделял его сомнения.

– Впегед! Шагом!

Тронулись и сразу поняли: шире стала дорога. А после и вовсе исчезла. Была дорога – полем обернулась.

Широкое поле, до горизонта. И не пустое.

7

– Доброй ночи, панове! И вам, и родне всей вашей!