Пентакль - Страница 71

Стрелять, впрочем, не пришлось. Первый волк, подбежав почти к самым копытам ротмистровой лошади, тут же сдал назад. Удержав поводья, фон Клюгенау помянул на родном остзейском тысячу чертей (ой, не к месту!) и привстал на стременах.

Волки! Хоть и темно, а видно: вдоль всей лесной дороги, и слева, и справа. Почти почетный караул для государевой встречи. Недвижно стоят – то ли ждут, пока отряд проедет, то ли засаду готовят по всем уставным правилам.

– Лишь бы Волчий Пастырь не показался! – Хорунжий из местных поспешил сотворить большой крест. – Ох, только бы…

Накликал! За рядом волков появился новый зверь. Не волк даже – волчина. Всякое видеть довелось ротмистру, но и его путом ледяным прошибло: чуть ли не с быка, глаза-плошки в желтом огне, белые зубы даже сквозь темноту ночную сосчитать легко.

Стоит волчина впереди всех – на ротмистра смотрит. Внимательно так.

Выхватил фон Клюгенау верный клинок, за храбрость от самого Брусилова полученный. Шагнул вперед волчина, хвост вверх задирая…

– Не можно! – повис на локте ротмистровом хорунжий. – Ой не можно! То ж он, Пастырь, и есть!

– В Вологде два дня бьют, – подхватил заметно посуровевший Вершинин. – На третий водки дают, на четвертый – хоронят.

Вновь чертыхнулся по-остзейски ротмистр, шашку пряча. Ехали на войну – на охоту попали. Только кто охотник, кто дичь?

Словно понял его волчина. Оскалился, назад отступил. А с ним и остальные. Пуста стала дорога ночная, словно привиделось все.

– Песню! – не выдержал фон Клюгенау. – Да поггомче, глоток не жалеть!

У Чорним мори – запиканка,
Сывуха б у ричках тэкла,
В Дунай бы напустыв слывьянкы,
А дно зробыв бы я из скла…

Разогнала песня ночную тишь. Откликнулся на звонкие голоса сыч – недоволен был старый.

– А ведь жалко! – заметил Волчий Пастырь, провожая отряд долгим взглядом огненных глаз. – Люди все-таки!

Прочие волки были с ним вполне согласны.

4

Ближе к полуночи посвежело. Штабс-капитан Вершинин и тот, слегка оклемавшись, смог правильно сообщить, который час, для чего долго вглядывался в светящийся фосфором циферблат.

– Аккурат без пяти двенадцать. А знаете, господа, нижегородцы – не уродцы, зато Нерехта враз на ум поставит!

На этот раз и Клюке фон Клюгенау не спорил. Полночь! И если он не ошибся, если карта не лжет… А с чего бы лгать карте Генерального штаба?

– За тем холмом, господин ротмистр. Река, мост, а за мостом – Ольшаны!

Есть! Прищучим краснопузых! Недолго тебе ждать, красный командир Химерный!

– Остогожно! Остогожно! Дозог – впегед, не шуметь!..

Подобрались люди, взбодрились привычные лошади, близкий бой чуя. Сейчас, сейчас!..

– В Луцке все не по-людски, – прошептал внезапно штабс-капитан, словно чувствуя что-то, – вокруг вода, посреди – беда!

Редко ошибался бравый рубака Вершинин – даже с похмелья. Как выехали дозорные из леса, как поглядел вперед ротмистр, бросил взгляд на застывший под звездами недвижный простор…

– Так что, ваше благородие, города-то и нет!

Чуть не ударил фон Клюгенау усердного дозорного, хоть в последние годы привычку эту опасную постарался забыть. Хроникер газетный нашелся!

– Китеж, – на сей раз определенно к месту заметил капитан. – Смотришь, а не видишь!

Точно! Все есть, все как на карте: река с камышами, мост деревянный с перилами, лес вдали… Стой, какой такой лес? Не лес, там город быть должен.

Стиснул зубы ротмистр, вновь вперед поглядел. Ладно, нет Ольшан. А что в наличии?

– Мельница там, ваше благородие. Водяная, от моста чуть правее… Фу ты! Да не правее она, прямо перед мостом устроилась! Да чего же это творится?

Вгляделся фон Клюгенау: верно! Не взойти на мост – прямо на крыльцо наткнешься. Вброд? А если глубоко? А если на мельнице засада красная с пулеметами?

– Спешиться! Отгяду укгыться в лесу. Дозогным – наблюдать!..

Вдохнул ротмистр свежий травяной дух, опустил бинокль немецкий, трофейный, повернулся к Вершинину. Тот же, приказ исполнять не желая, просто лег в траву. Устроился поудобнее, на звездное небо глянул.

– Глупая истогия, пгавда? – прошептал ему фон Клюгенау, стараясь, чтобы нижние чины не услышали.

– Холмогорцы царя из-за угла встречали, – задумчиво проговорил тот, взгляд от звезд не отводя. – А юрьевцы…

– Сергей, будь человеком! – не выдержал ротмистр, на миг малый ловя заветное «р». – Мы же скоро спятим!..

– Уже! – совершенно трезвым голосом перебил Вершинин. – Уже спятили, Георгий!

Перекатился на живот, ударил добела сжатым кулаком по влажной земле.

– Разве ты не замечаешь, Георгий? Все сошли с ума: страна, народ, мы с тобой, этот сельский колдун. Все сошло с ума, даже Время! Ты что, до сих пор думаешь, мы воюем с последователями учения немецкого экономиста Маркса?

– Гас-фи-ло-соф-ство-ва-лись, господин штабс-капитан? – выдохнул сквозь зубы фон Клюгенау. – Спекуляциями по Гегелю заниматься изволите? Пгиказываю наблюдать – и докладывать!

– Водки хочу! – безнадежным тоном откликнулся Вершинин, перемещаясь на бок и прикладывая бинокль к глазам. – В Вильне семь дорог для жида и три для поляка…

Ротмистр попытался повторить про себя последнюю фразу, наткнулся на «р» в слове «дорог» и бросил безнадежное дело.

Оставалось одно – ждать и наблюдать. Докладывать, впрочем, тоже.

5

Первым бочку заметил не дозорный, а все тот же Вершинин. Увидел – и поспешил сообщить начальству. Так и сказал:

– Движущаяся бочка слева!

Доклад был повторен опоздавшим дозорным, постаравшимся, правда, заменить точное название на неопределенное «объект». «Объект» с хорошо различимым хлюпаньем выбрался из воды и, чуть переваливаясь, двинулся к мельнице.