Пентакль - Страница 136

136

Будто прочитав его мысли, панночка встала. Шагнула ближе. Положила руки на плечи. Ее взгляд парализовал. От ее запаха сбивалось дыхание.

– Корни, Владислав. Корни во тьме… Для того, чтобы цветок видел солнце. А корни там… где тлен…

Он понял, что не может сопротивляться.

«Существует около ста тысяч видов и сортов орхидей… Среди них есть наземные растения, лианы, эпифиты… Эпифитам не нужен грунт – только специальный субстрат, основными качествами которого являются достаточная влагоемкость, воздухопроницаемость и длительный период разложения… Из естественных компонентов для составления субстрата для орхидей используют мох-сфагнум, верховой торф, корни различных папоротников, кору хвойных деревьев и древесный уголь. Кора сосны – основной компонент универсального субстрата, ее предварительно необходимо проварить, а затем хорошо высушить и измельчить…»

Он склонился над свежей ямой. Трухлявые доски поддавались тем не менее неохотно.

Это нужно не ему – это нужно корням. Корням, питающим небывалый цветок. Это нужно его Орхидее…

– Чур тебя! Чур тебя! Спаси и помилуй… Вурдалак!

Чужие тени, вырастающие из-за крестов.

– Спаси и помилуй…

– Хлопцы! То немец! Немчура проклятая, попался, ры-жий!

– Куда? Куда?! Хватай!

Хлещут ветки по щекам. Плывет над кладбищем приторный запах.

10

– Остап Остапович, – сказал физик, стараясь не встречаться глазами с участковым, – а бумаги… Помните, сундучок, который во флигеле тогда нашли… где он?

– А в каморе, – беспечно отозвался участковый. – Хотели в район отправить. Так хлам ведь, а не бумаги, ничего не разобрать, черт ногу сломит – с таким возиться…

Владислав Викторович невольно поднял руку ко лбу. Опомнившись, сделал вид, что поправляет прилипшую к коже прядь волос.

– Как же в каморе, Остап Остапович? Мыши поедят!

– На здоровьечко. – Участковый пожал плечами. – Владислав Викторович, на вас прямо лица нет! На что вам эти бумаги?

– Для краеведческого музея, Остап Остапович. В школу…

– Ну так и берите. Так и запишем: переданы для хранения в краеведческий музей под личную ответственность…

Физик не слушал. Колотилось сердце, бухало в висках, и в прокуренном пыльном участке возникал и разливался запах орхидей.

От слипшихся бумажных листов веяло тленом. Стол был уставлен банками и кастрюльками, и надо всем этим возвышался баллончик с фреоном – остатки импортного дезодоранта, привезенного еще летом из Киева. С баллончиком ничего не вышло – но Владислав Викторович, не сдаваясь, соорудил самодельный пульверизатор из двух алюминиевых трубок. Разводил белки яиц, растирал крахмал, готовил эмульсию из талька – детской присыпки, разбавлял молоком. Несколько листов от его экспериментов погибло окончательно, но потом Владислав Викторович наловчился все-таки покрывать бумагу защитной пленочкой, способной ненадолго остановить разрушение.

Листы высохли. Владислав Викторович убрал склянки со стола, раскатал тугой рулон ватмана, поставил сверху настольную лампу.

В клубе нашлись цветные фильтры – листы разноцветной пленки. Клятвенно пообещав завклубом, что вернет «цветомузыку» к ближайшей дискотеке, физик утащил добычу к себе домой и взялся просматривать листы в отфильтрованном свете.

Стали видны отдельные слова. Буквы наползали друг на друга, будто писавший был слеп или жил в темноте. «…Боже… будет… когда…» Еще какие-то слова и обрывки слов. Владислав Викторович смотрел и смотрел до боли в глазах. Текст по-прежнему не поддавался прочтению, но Владислава Викторовича беспокоило не это.

Тот, кто писал истлевшие от времени письма, пользовался современной Владиславу Викторовичу грамматикой – без «ятей». И начертания букв выглядели знакомо. Иногда ему казалось, что…

Оставив работу и выключив лампу, он бросился в школу, в учительскую. Вытащил журнал шестого класса, развернул на первой странице – сентябрь, второе, тема урока…

У Владислава Викторовича потемнело в глазах. Он сел на шаткий скрипучий стул и просидел так, наверное, не меньше получаса. Из оцепенения его вывел возбужденный детский голос за приоткрытой дверью:

– Владислав Викторович! Скорее! Там у вас все сгорело!

Баба Мотря, хозяйка, ругалась на чем свет стоит. По ее словам выходило, что Владислав Викторович, уходя, навесил на настольную лампу «какой-то мотлох», вот оно и загорелось. По счастью, сгорело далеко не все. Сгорел старый письменный стол, стул и пиджак на спинке стула. «Цветомузыка» сгорела с особенно вонючим дымом; бумаги, разложенные на столе, сгорели подчистую вместе с остатками чернил, вместе со словами, которые удалось прочитать…

Баба Мотря ругалась и причитала.

А Владислав Викторович отлично помнил, что, уходя, выдернул шнур лампы из розетки.

11

«Корни должны быть во тьме, чтобы цветок видел солнце».

Стоял январь. Земля задубела. Учитель физики бил и бил заступом, непривычные к такому труду ладони скоро взялись красными мозолями.

Здесь ли располагалась клумба? Здесь! Ее показывала панночка в самый первый их вечер.

Выбившись из сил и одновременно немного успокоившись, он натаскал хвороста и разложил костер – по кругу, кольцом. Прибежали любопытные мальчишки с соседней улицы: физический опыт, да?

Не стал их гнать. Не хватило сил, да и прогонишь ли? Сидели у огня, грели руки, рассказывали, какая елка была в клубе да какие конфеты оказались в подарке – тянучки, ириски, один «Красный мак» и один «Мишка»…

Костер прогорел. Учитель физики раскидал угли, мальчишки помогали. Один спросил несмело:

136