Пентакль - Страница 122

122

Максим взял череп, взвесил на ладони. Бедный Йорик, не знал я тебя! Просто выкопал сегодня как раз перед обедом. Лежал ты, где и полагается лежать черепу в давно порушенном кургане: выше на метр от костяка, в обвалившемся грабительском лазе. Знакомый почерк – дорыться до ямы, оттяпать голову вместе с кистями рук (почти все золото на них), а после вверх, пока землей не придавило. Иногда, впрочем, давило, и очень успешно – как в кургане, раскопанном ровно неделю назад.

Итак, череп. Итак, бедный Йорик. Скифского происхождения, возраста, судя по жалким остаткам инвентаря, тысяч двух лет с половиной, сохранности средней… Что еще? А еще ты не Йорик, а мадам Йорик или даже мадемуазель. Мадам – если исходить из все того же инвентаря (сережка, бронзовый браслет, две бусины), а мадемуазель – судя по (ого!) прекрасно сохранившимся и совершенно не сточенным зубам. Если учесть, что жевали и кусали в те годы не в пример нынешнему, то… Вам и двадцати еще не было, мадемуазель Йорик!

И что прикажете с вами делать?

Сергей Сергеевич, начальник экспедиции, изволил удивиться. Редкий случай, между прочим! Начальники экспедиции не удивляются даже на раскопе. «Так я и знал!» – и весь сказ, пусть лопата вывернет хоть золотую пектораль с грифонами.

– Максим! Откуда это?

– Курган номер три. Сегодняшний. Куда положить?

Начальник позволил себе не просто удивиться – моргнуть. Остальное Максим мог угадать заранее. Сейчас ему объяснят, что краниологическое исследование в этом году невозможно, везти в музей – тоже, фонды и так переполнены… Если коротко: «Избави нас бог от старательных старшекурсников!»

Значит, можно проявить инициативу.

– Я подумал, Сергей Сергеевич… Закопаю его рядом с курганом, а место в дневнике помечу. Лежал со времен Перикла – и еще полежит. Если вдруг понадобится – возьмем. Так сказать, долговременная консервация.

– Правильно! Действуйте!

В начальственном взоре читалось явное одобрение. Но и укор тоже. Мол, ты же не из Дворца пионеров, Максим! Или сам сообразить не мог?

А вот не мог. Идея с «долговременной консервацией» родилась сама собой, посреди разговора. Спонтанно, если совсем по-научному. Как и бессмысленная затея с отменой футбольного матча.

Штыковую лопату он взял в хозяйственной палатке; бутылку портвейна пришлось покупать в сельмаге совхоза имени Химерного, на что ушло ровно полтора часа.

– Череп! А точнее, уважаемая мадемуазель! – проникновенно начал Максим, сидя рядом со свежей ямой и подсвечивая себе фонариком. – Прежде всего, сообщаю, что кости я тоже собрал. Кажется, все, мы их в угол раскопа сложили…

Максим не страдал типичной интеллигентской привычкой разговаривать сам с собой, но в данном случае имел полное право считать, что находится в компании. Кроме того, ночь, пустая степь, разрытая могила, да и бутылка уже не полна… Кто осудит?

– Прежде чем поговорим о дальнейшем, позволю себе представиться. Имя мое вы, вероятно, слыхали. Остается добавить, что я студент третьего курса исторического факультета, копаю с четырнадцати лет, дело это люблю, надеюсь лет через пять стать заместителем начальника экспедиции и… И, между прочим, из-за вас я порезал палец.

Последнее было не совсем справедливо. Максим оказался сам виноват, ибо решил копать без фонарика и почти сразу наткнулся на бутылочное стекло. Пришлось заливать рану портвейном.

– Наконец о том, что я тут вообще делаю. Отвечу так: и самому интересно. Все мои сегодняшние поступки нахожу странными и нелогичными. Будет желание, можете подумать на досуге. Попытаюсь лишь выдвинуть непротиворечивую версию. Скажем, я учел, что вы умерли молодой, после смерти вас ограбили, а затем всякая босота посмела играть вами в футбол. Все данные обстоятельства и вызвали мою неадекватную реакцию.

Максим замолчал, дабы оценить, как это все выглядит со стороны. Да уж! Но раз взялся – доводи до конца.

– Поскольку оба мы с вами не христиане, позволю совершить над вами нечто вроде языческого обряда. Прошу прощения, если вместе с благородным портвейном за рубль тридцать две на ваши кости попадет капля моей крови. Впрочем, так будет еще архаичнее. А на память о вас оставлю себе сердоликовую бусину, которую имел честь только что найти в отвале вашего кургана. Описывать в дневнике и сдавать не буду, чтобы не путать хронологию.

Максим порылся в кармане штормовки, подсветил фонариком. На ладони лежал неровный коричневый шарик. Издалека – камешек и камешек, но вот луч коснулся поверхности, и где-то в глубине засветился ответный огонек…

Захотелось просто встать и уйти. Монолог по типу «Многоуважаемый шкаф!» изрядно затянулся. Поэтому Максим просто плеснул от души портвейна, подумал, сам отхлебнул пару глотков и взялся за лопату. Но в последний миг остановился. Шкаф шкафом, но ведь это, как ни крути, похороны!

От такой мысли и вовсе стало не по себе. Максим отвернулся, словно надеясь что-то увидеть в окружавшей его тьме, затем виновато вздохнул:

– Прости, если что не так. Наверное… Уверен, ты была красивая, храбрая, умела в отличие от меня прекрасно ездить верхом и стрелять из лука. Стихи бы прочесть, но ничего на русском в голову не приходит. Разве что на украинском… Зато почти о нас с тобой. Борис Мозолевский написал, он археолог, как и я. Точнее, это я, как он. Но прочитаю все же на великом и могучем – в свое время честно попытался перевести.

Максим вытер тыльной стороной ладони внезапно вспотевший лоб. Вспоминать собственные поэтические потуги оказалось не так и легко. Но если постараться…

122